знают, что будет испытывать разумное существо в этом положении? Чем предсмертная записка доктора может их удивить?

— Удивить? Вряд ли. Отрезвить — возможно. Заставить их понять, что еще нажим-другой и они начнут быстро терять персонал. Средний и высший. Незаменимый.

Я еще подумал, что госпожа Ирьен и хотела, чтобы ее записка полетела туда, вниз. А как — в виде несмываемого оскорбления или иначе, решать нам. Иначе она бы сама ее отправила. Еще я подумал: это было красиво. Той красотой отдаленных и ближних последствий, многой пользы даже из последней слабости, которую сразу опознают на верхних этажах Домов, а я, потомственный независимый гражданин, только учился распознавать в поступках.

Под куполами будут помнить, на какой работе она ушла и почему. Забудут, что ей оставались считанные годы жизни, а это запомнят. Внизу останутся жить с запятнанными именами, потому что госпожа Ирьен прожила безупречную жизнь. Это было не вполне новым для меня — печальная красота целесообразного поступка, — но я считал, что в жизни так редко кто поступает, только в древних поучительных историях. А они так на самом деле жили. И я не мог не чувствовать восхищения и зависти. Но не только. Теперь я боялся за старика.

Я поднял голову, соглашаясь, а потом — страх вел меня нужной дорогой — спросил: если они идут на запах живого, на запах крови, не сочтут ли они мой поступок… слабостью. А меня — тонким местом, уязвимой зоной, куда можно ударить.

— Надеюсь, сочтут. Они больше не верят нашим охранителям, а их собственные верные, здесь есть такие, потеряли прямой доступ к связи. Если они сами найдут кандидата и обернут к себе или сломают, они до какой-то степени станут доверять тому, что он говорит.

Старшие и высокопоставленные, которым я пытался служить, всегда так говорили между собой — что-то подразумевая, и постоянно полагая, что собеседник их понимает. Я не понимал, возраст, происхождение и положение мне позволяли переспрашивать.

— Но… они меня не нашли.

— Еще не нашли. Когда вы отправите записку вниз, вы — с точки зрения Проекта — совершите легкое служебное нарушение и продемонстрируете готовность руководствоваться собственным мнением, неудивительную для асоциального субъекта. Внизу могут попробовать приобрести вашу лояльность, если они чуть умнее, или надавить на вас, если они чуть глупее.

Они попробовали, конечно, и они вовсе не были глупы. Со мной не торговались. Меня не пытались завлечь возвратом гражданских прав в обмен на сотрудничество. Мне даже выразили легкое недоумение и туманное сомнение в том, что я действую по своей инициативе.

От меня, как понял, ждали — я примусь доказывать, что готов отдать им свою лояльность. Может быть, там были еще какие-то ступени, перспективы и повороты. Но я на этом уровне коммуникаций чувствовал себя так, словно угодил в самый дальний сектор нашего некогда громадного государства, и вынужден там говорить на местном сленге, интуитивно угадывая основные понятия.

Поэтому я вернулся к Старику.

А старик позвал, нет, не охранителя — госпожу Нийе. Охранителю они потом сообщали, что ушло вниз, но не как и не через кого. И не все. Иногда я присутствовал.

Госпожа Нийе шипела, разводила когтистыми руками:

— Думаете, я хорошо понимаю в этих играх?

— Думаю, что хорошо.

— Меня бы тогда здесь не было, если бы я понимала.

— Вы живы.

— Аргумент, с которым не поспоришь.

Ей не хотелось, но она придумывала мне очередное письмо, потом его правил старик, потом я пересказывал его своими словами, пока оно не становилось моими словами.

Госпожа Нийе действительно хорошо в этом понимала: мне верили. Верили до самого конца.

Энтайо Къерэн, член Медного Дома Великого Круга Бытия Разумных

Когда я дорос до второй школы, меня больше всего удивило, что я вообще вырос, проснулся, научился говорить «я». Слишком много дней, оставшихся в серебряной паутине чужого зрения, чужих чувств, желаний. Слишком много дней бегства в сон от тела, которое невозможно было не слышать, и которое не хотело просто держать меня на плоскости, где остальные разумные. Тело плавилось в изменениях, разум с трудом учился выталкивать чужое и чужих. Их было мало вокруг меня, меньше чем обычно вокруг правнука главы Дома, но все равно тишины и пустоты в гулких коридорах, под сводчатыми потолками древнего каменного дома было недостаточно. Я пил их, как воду, и всегда было мало — как одинокого скольжения на подошвах по черному полированному камню в серебряных прожилках толщиной в волосок, как попыток поймать себя за «я». Они всегда прерывались одним: страшным, вибрирующим в костях воем предупредительной сирены. Очередное землетрясение.

Поля удерживали дом. Я знал, что у меня есть такое же простое назначение — когда я стану исправным, я тоже буду держать Дом. Поля вырабатывали генераторы. Один из предков, тот, что исчез еще до того, как я — внезапно и рывком — вырос и очнулся, — однажды сказал мне, что я все верно понимаю, но генератор такого поля у меня внутри, и очень важно, чтобы он был мощный: непросто удержать целый Дом, даже сложнее, чем этот, каменный, который нельзя обойти по периметру даже за половину дня.

Я понял предка правильно как раз перед второй школой, когда узнал — не услышал, а понял, разобрал и вложил в себя, — почему сирена звучит все чаще. Почему дома скоро не будет, а будет ли Дом, зависит только от меня.

Раэн Лаи, старший связист опорной базы Проекта

Личная история госпожи Нийе, даже со всеми лакунами и умолчаниями, была бы более уместна в древних легендах и преданиях. Она родилась на столичной планете, достаточно близко к вершинам правящего Дома, чтобы ей, невзирая на внешний вид и базовые параметры, выдали полные права. Почти полные — «без разрешения на воспроизводство». Определенно не «слава Обновлению», но «слава Правящим». Тем не менее, отпрыска куда более стандартно выглядящих родителей услали подальше — сначала в космическое училище охранителей, потом в гвардию. Оттуда ее по окончанию стандартного тридцатилетнего контракта попросили удалиться. В полсотни с небольшим оказаться не на службе и нежеланной дома — сомнительное удовольствие, но госпожа Нийе не пала духом: она пошла учиться на формовщика. После чего работала на окраине обитаемой галактики, почти за границами Великого Круга Бытия Разумных, пока тот проект не закрыли за недостатком ресурсов.

Госпожа Нийе — чьей работой были довольны — получила право приобрести некоторую часть техники, не подлежавшей эвакуации, и оказалась счастливой владелицей хорошо оборудованного катера. В нем она и следовала к новому месту работы, когда